Дела урожая давно погрузились сон, песни птиц заменили пронзительные морозные ветра, каких, заверял каждый норд, Скайрим еще не видел. И дело было даже не в холоде, разом сковавшем  северную провинцию, а в душераздирающей песне ветра, пришедшего с большой воды.
В белых глубинах зимы, когда снег добрался даже до Юга провинции, Свенд Верий — по рождению Свенд Каменщик, еще один верноподданный Империи, — послал с гонцами конверты с написанными им лично приглашениями. Фалунские чернила на желтоватых и тяжелых пергаментах были приятны глазу, а монументальные печати довершали образ не выраженной словами помпезности, коей важный господин и славился. Впрочем, если бы гости знали, что Свенд вот уже как несколько месяцев проживает в своем летнем доме в окрестностях Рифтена, вряд ли решились бы на поездку до багрянородного Солитьюда, который нынче окрасился в угнетающие белые тона, как и весь замкнутый мир холда Хаафингарского. Небо стремительно серело, так, что снежная крошка на нем походила на дребезжащий узор, на сноп искр или мириад упавших с неба звезд.
Мороз стоял невыразимый. Но получатели писем знали по опыту, что Свенд не приемлет неуважения к своей персоне, а с невежами поступает так, как того заслуживают, возможно, лишь непроходимые ничтожества. Первые гости прибыли в поместье еще днем, когда небесный купол было не отличить от снежных равнин и пугающе тихих просторов Моря Призраков.
Сам дом, ровнехонько вбитый в окруженную оврагом поляну, на фоне залива виделся непомерно неприглядным и тесным, что было, конечно же, не так. Свенд полюбил имперский камень и имперскую же роскошь, а подобное, как известно, требует  не столько определенных затрат, сколько надлежащего ухода — постоянного ухода. Поместье в любое время года населял не один десяток слуг. Только теперь, закончив с приготовлениями, многие из них отправились в город — господин велел ни в коем случае не задерживаться, а потому обычно разговорчивое и обременительно любопытное низкородье, спрятав получше кошельки с двойным жалованьем, исполняло наказ, держа рот на замке. Притом таком увесистом и надежном, что многочисленные толки, появившиеся несколько слепых дней спустя, быстро захлебнулись и смолкли — их сменили слухи о, может, менее интересных, да только более красочных вещах. Поместью, брошенному в одиноком каменистом овраге, сопутствовало мрачное молчание с тех самых пор и до сегодняшних дней.
Итак, гости прибыли, мигом выразив все свое недовольство тем немногочисленным служкам, которым не посчастливилось остаться встречать их. Приехавшие с важными господами прихвостни тут же были направлены в Драконий Мост отогреваться и ждать, когда разрешатся дела порфирородных, в небогатой и неказистой таверне. Большая часть так называемых вельмож, может, никогда и не содержала в себе и капли голубой крови, однако кичилась богатством или обширными связями, как никто в провинции, а потому и прием им был устроен соответствующий — с королевским размахом и щедростью. Столы ломились от всевозможных яств, которые достать в лютую зиму, поди, не так-то просто: куски ветчины, вымоченные в рассоле, похлебка с капустой и кроликом, которого томили в огромном чугунном котле день и ночь, несколько гусей в меду, переливающаяся всеми цветами радуги селедка, аппетитно припорошенная кольцами сладкого лука, пряные колбаски, спаржа с листьями подорожника, вымоченными в красном вине, молочный поросенок с хрустящей корочкой, несколько разваренных до красноты крабов — последнее, как гвоздь программы -- и много чего еще. Разумеется, хозяин предоставил гостям столько выпивки, что хватило б на целый имперский полк. Уставшие, но приятно удивленные уютным приемом, а также душными покоями, где им надлежало разместиться в ближайшую ночь, гости все ж сменили гнев на милость и, сбросив тяжелые накидки, отправились набираться сил в ожидании припозднившихся своих соучастников. Никто еще не знал, какого рода событие заставило Свенда так стремительно воззвать к своим дражайшим друзьям в абсолютно непривлекательное время. Но никто, впрочем, и словом не обмолвился. У одних появились догадки, а иные просто угрюмо молчали, потирая загребущие руки у широкого очага, из которого дым не успевал пролезать в дымоход. Топили знатно.
Небо налилось свинцом и померкло. Теперь лишь ветер, разносящийся первобытным эхом от острых краев оврага, создавал ощущение того, что дни твои еще не сочтены. Все говорило о невыносимости навалившегося на землю белого сна — сушит глаза предсмертный цвет, и мороз поет отходную тем, кто приближения конца никак не ждет.
Дородная орсимерка с парой седых прядей, которые удачно подчеркивали на удивление густые для ее возраста волосы, собранные в тугой пучок, первой обратилась к ключнику — колченогому норду по имени Болли, выразив всеобщее недоумение. Мол, как так, гости уж почти съехались, а от хозяина никаких вестей! Не шутка ли, что он пригласил их на край мира в свое отсутствие? Первый прислужник покачал головой-тыквой и поправил смятую от времени коническую шляпу, которая удачно скрывала его внушительную лысину.
— Нет, хозяин и думать не посмеет, что его дорогие гости чем-то заслужили себе жалкое коротание вечера и ночи в одиночестве! — пространственно пояснил он и хитро улыбнулся лягушечьим ртом.
Макша гро-Малг скривилась и покрепче сжала обитые мехом рукава верхнего платья, чтобы укрыть крепкие пальцы. Ответ ее, влиятельную предпринимательницу из Имперского Города, не устроил. То, что она оказалась в Скайриме, — дело случая. И пора бы Свенду начать ценить подобные вещи! Как бы то ни было, вызывать Болли на контакт снова она не захотела и размеренной походкой удалилась в каминный зал, где нашла утешение в терпком южном вине.
Каждый гость являл собой если не отдельную ветвь денежного древа, так разительно отличающийся от соседствующего образ. Помимо Макши в поместье уже находились: Улвена Герит  — молодая и быстро разбогатевшая процентщица, бывшая скупщица краденого; Синвир Белобокий — совсем еще зеленый дворянин, присягнувший на верность Империи, в каком-то смысле считающий себя наследником небезызвестного Свенда Верия, как и истинным сыном Скайрима; Сандро — представитель венцев, ни на секунду не расстающийся со своей кривой саблей, Луций Квинт — ушедший в отставку капитан имперского легиона, ведущий не самые приемлемые дела с контрабандистами и, по слухам, Гильдией Воров; Сивилла Квинт — его располневшая, но не менее жадная до денег жена, извечно сопровождающая мужа в важных поездках.
Не удивительно, что, встретившись, компания уважаемых господ решилась не контактировать друг с другом, поскольку многие, к примеру, господин Сандро, на дух не переносили представителей других рас. И если испытывали уважение к решению  Свенда, не собирались делиться своим расположением с иными его прихвостнями. Супружеская чета тихо вела беседу в креслах у камина, в то время как остальных больше занимали приготовленные покои и отличная возможность переодеться после пути и блеснуть перед прочими денежными мешками дорогими тряпками.
Через несколько десятков долгих, приправленных песней сквозняка, что перемещался по холодному полу, укрытому шкурами саблезубов и пещерных медведей, минут ожидания вниз спустилась данмерка, которая первая заговорила с потрепанной жизнью матроной-орсимеркой. Женщины познакомились давно, еще в Имперском Городе, когда вели дела сообща.
Но напряжение начало нарастать пуще прежнего. Гостям не терпелось притронуться к предложенным угощениям, а самого хозяина все не было и не было. Бедняга Болли уповал лишь на милость божественного провидения, покуда знал, что приготовил гостям вероломный Свенд.
Копыта лошадей месили снег, вязли в них чуть более чем полностью, отчего пышные фризы давно намокли и превратились в паклю. И кто бы мог подумать, что зимние напасти смогут превратить недавно ощетинившееся жнивье в непроходимые белые болота, в то время как привычные топи на Юге сковало льдом.
Нордские тяжеловозы в паническом неведении крутили головами, стараясь вырвать из колких пут окровавленные ноздри, но конца страданиям все не было и не было. Лютый холод сковывал тела не только животных, но, очевидно, и всадников, которые прожили в северной провинции достаточно, чтобы признать превосходство природы над их расовой особенностью. Они неслись карьером, который огибал берег моря и уходил к поляне, где ютился загородный дом Свенда.
Долгие часы поездки подталкивали Арнбьёрна на мрачные мысли и не подходящее случаю копание, которого бы хватило на пухлую книгу. Руки тряслись в такт прерывистому дыханию, а ноги саднили от трения сдела, на плечи давил тяжелый утепленный плащ, капюшон которого был натянут на голову, отчего наружу выглядывал только кончик носа носителя.
Молот Троллей старался не думать о том, что ждет их внутри поместья, о том, что привнесет их приезд в теплый лог очередных ханжей, чьи россказни и поступки переступили грань, негласно очерченную нанимателем. О деле, как обычно, он знал мало. Крупицы, разбросанные на пергаментах, говорили немного, и предложенного, как обычно, не хватало, чтобы домыслить всю цепь самостоятельно. Но у Астрид, похоже, никаких проблем с выполнением и подготовкой задания не нашлось, именно поэтому они продолжали гнать во весь опор, не щадя ни лошадей, ни себя...Ни, тем паче, гостей поместья!
Еще более Арнбьёрн старался не затрагивать в своих мыслях предстоящий разговор с Астрид, который должен ввести его в курс дела более детально, вплоть до планировки дома, которую оборотень уже видел в Убежище — она походила на флаг, испещренный  угольными линиями и красноватыми чернильными засечками. В Сиродииле вообще существует всего три первоначальных цвета, один из которых, черный, цвет неумолимо приближающейся смерти.
Наконец показались желтые огоньки — окна, за которыми нещадно топили, чтобы без потерь переждать свирепую ночь.  Норд, нервно выдохнув облачко пара, сощурившись, повернул голову к спутнице, а уже после направил коня, которому грозился переломать бока замерзшими ногами, в сторону поместья.
Болли, навостривший  свой старческий, но все еще подходящий для интриг слух, резко поднялся с табурета и побрел, подбирая рукава тяжелой шерстяной туники, в сторону конюшен, к которым снаружи вела узкая тропа, тщательно оберегаемая от запустенья круглый год. Предчувствие его не обмануло! Всадники, которых он ждал еще с вечера, теперь предстали перед его глазами во всем своем мрачном великолепии. Взмыленные кони дрожали, потому старик, глупо улыбнувшись беззубым ртом, бросился к попонам, чтобы помочь пристроить животных и защитить их от переохлаждения.
— А-а-а…Небось метель задержала, милостивые гости? Мы ждали вас чуть раньше. Надеюсь, обошлось без лишних…«Проблем»? — замурлыкал с юношеским азартом старик, протянув попону спешившемуся первым мужчине.
— Не твоего ума дело! — отрезал Арнбьёрн, которого неприятно удивила разговорчивость неожиданно осведомленного об их личностях ключника. Он выдернул из сухих пальцев сородича ткань и поспешил обернуть ею лошадь. Погладив по морде выбившегося из сил тяжеловоза, мужчина стянул с головы черный капюшон — пришло время помощнику Свенда удивляться. Признаться, он перевидал много пришлых и местных головорезов, которые готовы были распнуть родную мать за ради золотых гор, но в обесцвеченных глазах гостя старик прочел нечто, что показалось ему страшнее скудных мыслишек лишенного  моральных ценностей человека. Болли сглотнул и покосился на вторую фигуру, куда менее внушительную, нежели ее свирепый спутник.
Арнбьёрн скинул тяжелый плащ и освободился от неудобных рукавиц, подогнанных специально для длительных и холодных поездок. Теперь он казался куда меньше, но не беззащитнее. Дорогие одежды, что требовал случай, не подходили норду, пусть в этот раз волосы его были убраны в низкий хвост, сжатый четками из гагата, а борода в кои то веки аккуратно острижена. Черная рубаха для верховой езды неряшливо выглядывала из-под дорогой, плотной котты с широкими рукавами и имперским узором,
В этих размалеванных шмотках норд чувствовал себя чуть ли не ярмарочным кажеником, к тому же при нем не было топора или хотя бы одноручного «ублюдка», чтобы вовремя отреагировать на засаду. Многие хотели привести Братство к низведению, но доселе никому так и не удалось подобраться к  Убежищу и на несколько лиг. Норд критически оглядел мрачные конюшни, в которых подрагивали закованные в попоны скакуны и вновь обратился красноречивым взглядом к Астрид, полностью признавая ее право распоряжаться им, как только женщине вздумается. Время стерло красочный образ жертвы "Висельной Скалы", собравшуюся в комок фигуру с небольшой, но ядовитой раной. И теперь женщина не казалась ему тем уязвимым куском мяса, как, скажем, любой другой разбойник, коего Арнбьёрн, не думая, разодрал бы к клочья.

Отредактировано Arnbjorn (2014-03-25 16:04:45)

Проследив за колченогим ключником аж до самой двери, услышав освободительный хлопок оной, Арнбьёрн резко развернулся к нанимательнице, по совместительству напарнице, и упер в ее раскрасневшееся с мороза лицо взыскующий взгляд. Норду не нравилось в происходящем абсолютно все, и потрясающе все побуждало его тотчас же обернуться зверем, чтобы справиться с задачей по привычке, испытанным и надежным методом, который покажет случайным свидетелям, что гостей Свенда настигли разбойники, притом настолько дикие, что даже не прибрали за собой кровавые ошметки.
Чуть поколебавшись, закусив до железистого привкуса щеку, Молот Троллей все же решил озвучить предположение:
— Мы убьем старика? — скороговоркой поинтересовался он у Астрид, оставшейся в дорожном костюме. Этой последовательнице темных традиций в черно-красных тонах удивительно шел легкий голубой цвет. — Я думаю, что свидетелей остаться не должно. — да, он поспешил придумать оправдание звериному порыву, который призывал тотчас же затаивать злобу на любое существо, изволившее перейти дорогу или выразиться «не в том ключе». Причиной тому являлись трагические события, которые уже мерно осели в душе вервольфа серой тиной. Смерть матери. Ее последние слова. Произошедшее только обозлило прислужника Хирсина. Он, укрывшись с головой в мрачных мыслях, затеребил окостеневшими пальцами рукав котты. В то же время Арнбьёрн слушал, изредка кивая, отчего в неясном свете конюшен бликовали четки, сдерживающие его светлые волосы в тяжелом хвосте. Кое-что, конечно, оборотня покоробило, о чем он предпочел тотчас же оповестить первую партию грядущего выступления.
— Предлагаешь рассказать, как я откусил фалмеру ухо? Мои родители занимались чем-то похожим, думаю, я справлюсь.  — убийца фыркнул по-собачьи и помотал головой. Дело было не в недопонимании, суть слов до сознания Молота доходила, пусть и сухо, как факт, как прямая обязанность. Все же смерть родительницы крепко засела в его голове. Он вздохнул и опустил руки, так и не подняв взгляд на женщину, которую, похоже, действо чрезвычайно занимало. В отсутствие ключника, на которого можно было спустить большую часть природной спеси, мужчина выглядел подавленным. Вряд ли причиной странноватого поведения служило предвкушение скорого убийства. Оборотень привык убивать. Привык пить кровь врагов и терзать еще горячую плоть, пока последние соки не изойдут — он делал это с удовольствием, с которым гурман накалывает на нож почти прозрачный кусок едва закопченного мяса. Исходил слюной, урчал, как щенок, которого чешут за ухом, когда добирался до сладкого головного мозга,  но сейчас понимал, что испытанный метод вряд ли принесет необходимое удовлетворение. Кровь, страдания плоти, безысходность, обозначенная в глазах жертвы. Все это не то. Не хватает особой глубины, темной, как предписывает культ Ситиса, которая смогла бы сделать из простого головореза именно убийцу. К тому же невероятно раздражал Арна нынешний внешний вид. Ему поразительно не шло то, что пришлось нацепить на себя в разыгравшуюся метель на самое сложное, как казалось, дело.
— Не понимаю, зачем нужно это представление, если в конце придется  всех их убить! Хочешь потешить их безмятежность перед жестокой расправой?... — но тут в грубую и холодную ладонь лег бутылек с отравой. Арнбьёрн поморщился и еще раз громко фыркнул. — Яд? Все это затем, чтобы отравить их? — нет, в таком случае Астрид действовала бы сама. Сценарий, разработанный в ее замысловато украшенной голове, доходил до норда смутно, какими были тени, окружившие двух убийц. И еще одна деталь заставила мужчину изумленно скривиться, а затем хищно улыбнуться.
— Супруги? С каких пор нордские мужчины оказывают своим нордским женам любезности?  — последнее слово оборотень буквально выплюнул, принявшись убирать подаренное орудие в рукав котты.
— Эти двое…Мы…Они на стороне Империи? Ну, немудрено, раз так вырядились! — о замужестве Арнбьёрн уже кое-что знал. И знал, что особое отношение к себе требуют менее твердые и упорные во всех делах имперки. Хитрые, изворотливые, но необычайно склонные к дорогому, к страсти и знакам внимания, как сороки, — что касается межличностных отношений. Потому-то норду с его весьма ограниченным, как кажется большинству представителей иных народов, умом никогда не понять ни тонкостей, ни искусства, ни имперских женщин…А Арн и не собирался. Свой брак с Виолеттой он считал досадным коротанием долгого десятилетия, которое, несомненно, прошло бы куда плодотворнее, если бы не жадная до золотишка и цветастых шмоток жена. Зато, стоит отдать бежавшей на родину супруге должное, в постели имперка была на редкость бездумна и шустра.
— Я все понял, дражайшая супруга…— с мрачной ухмылкой пробормотал оборотень и уже сунул пальцы в кольцо двери, чтобы открыть проход перед подставной половиной, но несколько задержался, обернувшись к женщине, чтобы еще раз проверить, все ли идет по плану. Видимых изменений в Астрид норд не обнаружил,  но еще раз по-простецки оценил, что ей куда больше идет голубое и отороченное мехом, нежели черная и стертая на сгибах кожа братского доспеха. Он толкнул дверь и, прижавшись к ее шершавой поверхности спиной, остановился, пропуская сородича в теплое нутро свендова дома.
— Просто хочу сказать, что на супругов мы тоже едва ли походим. Но это твой план…Дай мне знак, когда захочется перерезать кому-нибудь глотку. Я сделаю все, как ты скажешь, Астрид.

К несчастью, Арнбьёрн всегда следовал принципу «в итоге останется только один», который позволял оборотню уходит с места расправы с чистой душой и не попранной совестью. А как же иначе избавиться от груза ответственности и вереницы последствий? Кто знает, что взбредет в голову «своим», которые пристально следят за проведением дела? Нет, он не трогал информаторов, однако без лишних сантиментов сворачивал шею тем, что открывали ставни, двери, подавали яд или сторожили покой своего недавнего нанимателя и будущей жертвы. Глаза иных пешек выдавали отсутствие намерения разделаться с исполнителем тем или иным удобным способом, однако вервольф привык не доверять даже себе в умении читать чужие мысли.
На Астрид он теперь полагался, так как знал наверняка, что не в интересах Братства расправляться с послушным последователем, который доселе исполнял заказы точно в срок и без лишних сомнений, который не сумел бы прожить во внешнем мире и полгода, поскольку был заведомо обречен на силки и унизительное существование в клетке, а затем и жуткую смерть.
Намерение женщины норда обрадовало, но не ободрило, на лице Арнбьёрна все еще держалась печать невыраженного горя, которая относилась к недавней сцене, включающей смерть старухи матери, ее несправедливые проклятия и дикий испуг. Впрочем, не то чтобы оборотень без конца прокручивал одну и ту же мысль в голове, отчего мог бы сплоховать теперь. Он все еще был сосредоточен на деле, однако изнанку подтачивало омерзительное чувство.
— Нет, — оживился норд, тряхнув головой, — они как раз занимались шкурами и выделкой кожи. Но фалмеров даже я не видел. И тем более не откусывал им уши.
Похоже, он принял высказывание всерьез и пропустил очевидную попытку Астрид поддразнить собеседника.
— Серьезно? — он вскинул бровь и тихо фыркнул. — Куда ж нам без острых предметов, когда кто-то помрет? — нет, кое-что уже начало доходить, однако Арнбьёрн все еще не мог охватить план целиком, настолько он ему казалась замысловатым. Как Астрид удастся использовать в своей смертельной игре все фигуры, не упустив ни одного хода, хотя оные будут поступать по-любому — так заведено издревле? Зачастую, выходя на дело, оборотень не предусматривал именно последнее. Когда противник изящно обходил убийцу в одном непосредственном жесте, якобы случайно, первый действовал так же нетерпеливо и стремительно, как и проигравшийся вчистую пьянчуга, которому только и остается, что с диким ревом вскинуть игровую доску со всеми фигурками. Однако и такой метод казался действенным. До поры. Вот как раз до подобных театральных порывов непререкаемого авторитета Темного Братства. Арнбьёрн повернул голову к женщине и почти воровато оглядел фигуру, заметив, что и нордку что-то определенно нервирует. Вряд ли ожидание первого шага. Может, нерадивый мороз, который вмиг обернул все красивые тряпки против носителей? Впрочем, последующее представление вызвало у мужчины мрачную ухмылку. Нет-нет, а у Астрид получилось в точности изобразить его бывшую жену-имперку. Когда Виолетта встречала на своем пути резкий отказ, к каким нордские женщины привыкли с малолетства, она буквально каменела, хмурилась, а на глазах ее стремительно выступали слеза, нижняя губа нервно дергалась, а кулаки сами собой сжимались. Она ничего не говорила, так как знала, что все свое получит.
— Да нет, вполне достоверно… — проговорил оборотень и получше упрятал флакон с ядом в рукаве. В такие моменты хочется побыть на месте мастера-ювелира и, сосредоточившись, использовать всю свою аккуратность, чтобы не поломать ничего ненароком.

За дверью подставную чету ждал прохладный, но уже освещенный коридор, ведущий как раз в приемную, где расположились гости. Топили в зале хорошо, кое-что выпадало и сюда. Когда же «супруги» попали в зал, обоим, вестимо, пришлось то ли нахмуриться, то ли сощуриться, чтобы не ослепнуть от изобилия свечных огней и центра всего собрания — пышущего жаром очага, в котором, испаряя терпкий аромат, задорно потрескивали сухие поленья. Выгодные места у огня заняли имперцы, муж с женой.  И, разумеется, все взгляды присутствующих тут же метнулись, точно стрелы, в сторону пришедших. Особенно кольнул Арнбьёрна воинственный взор закованного в парадные латы редгарда, при котором, к слову, имелась и сабля. Но больше всего поразили мужчину, увы, не гости — вожделенные жертвы, каждую из которых Арн уже видел в луже горячей крови, с раскрытыми ребрами и разодранными в клочья конечностями, — а едкие комментарии подставной жены. В этот раз у вервольфа не было тактики, ибо игра шла на чужом поле, поле расчетливой и хитрой паучихи, которая ведала лабиринтом сети и могла в нужный момент поймать любого, а иному — дать шанс. Может, именно это заставило норда выбрать тип поведения, который в больше степени соответствовал ему старому, тому Соратнику из Вайтрана. Вероятно, этим можно будет воспользоваться, если дойдет дело. У убийц нет прошлого. Никто не обратит на историю никакого внимания, поскольку никто не выживет.
Арнбьёрн нахмурился, бросил на благоверную последний суровый взгляд и с более холодным и непроницаемым уже обратился к собравшимся, изобразив на лице подобие залихватской улыбки:
— Похоже, родная, мы не вовремя! — на повышенном, но совершенно не свойственном для себя тоне начал оборотень, он окинул взглядом всех гостей Верия и заметил, что те же имперцы и молодой мальчик-норд уже не раз и не два приникали к кувшину с южным, согревающим вином. — Точнее, несколько припозднились. Добрые господа, не подумайте, что нам пристало жаловаться, однако это самый колючий ветер, в который я выезжал на упряжке за всю свою жизнь! — он усмехнулся. Похоже, напор понравился уже хлебнувшему из общих запасов Луцию, но встревожило его полную жену, обряженную в золото.
— А вы, собственно... — начала матрона, изящно удерживая в пухлой лапке чашу, готовясь пропустить в случае чего ответ очередного норда и отпить еще вина. Не успела и пикнуть!
— Ах-х! — хрипло воскликнул новоявленный дворянин. — Как все это невежливо! Она меня все учит-учит, а на деле выходит как всегда! — для достоверности высказывания Арнбьёрн положил свои холодные пальцы на не менее окоченевшую ладонь Астрид и неоправданно крепко сжал ее. — Венгард Неслышимый, а это моя дражайшая супруга — Агла.
Почему для представления оборотень использовал имя отца, которого никогда не видел, неясно. Однако что-то подсказывало, что громогласному увальню, что получил славное положение вовсе не из-за скрупулезного расчета затрат и прибылей наследственного дела, истинному сыну Скайрима, имя «Неслышимый» подойдет меньше всего, а потому вызовет общественный интерес. Не тот, который заставит большую часть собравшихся еще долго додумывать историю новичка, но тот, что сразу отметет все подозрения и позволит утвердиться в мысли, что перед достопочтенными гостями еще один представитель северного племени — такой же дурной и легкий на подъем. Арнбьёрн прикончил бы этого славного мужика на месте за излишнее человеколюбие, как и излишне интересующегося старика ключника.
— И вы тоже явились по приглашению Свенда? — склонив голову набок, полюбопытствовала имперка.
«Нет, польстились на твои жирные ляжки! Столько сала пропадает!»
— А как же! Верий уже давно закупает у нашей семьи меха. Все свое: сами ловим, свежуем, красим, шьем… — оборотень бросил на Астрид встревоженный  взгляд и недоуменно заморгал. — Твоя правда, любовь моя, милостивым господам это ничуть не интересно!
Для пущей убедительности вервольф хохотнул и, избавившись от цепкой хватки нордки, прошелся вдоль усеянного готовыми блюдами стола, чтобы позаботиться о себе и женщине, ну, в плане выпивки. Зато он выкроил время для Астрид, чтобы убийца могла вдоволь понаблюдать за присутствующими, которые пожирали глазами свирепого душегуба, который теперь лишь отдаленно относился к роду людскому, сами того не ведая.
На голос  спустились доселе обсуждавшие новый налоговый год  орсимерка и данмерка. Макша удивленно хмыкнула, а молодая Улвена покосилась на оставленную в одиночестве нордку. Похоже, в ее аккуратно убранную эльфийскую головку уже начали проникать подозрительные мысли. Однако удивительное разоблачение очередных гостей дома без хозяина продолжено не было, в помещении возник Болли, подволакивая за собой ногу. Гости, как и прежде, свернули головы в сторону едва-едва скрипнувшей двери. В глазах ключника сверкала какая-то проказливость. Арнбьёрн принципиально не стал глядеть в его морщинистое лицо, чтобы избежать очередной встречи и последствий, о которых уже поинтересовался у Астрид. И получил же добро!
— Вижу, все собрались! — по-хозяйски воскликнул Болли и спрятал ладони в широкие рукава своей туники. — Мне хотелось бы рассказать вам, милостивые господа, что наш общий знакомый — Свенд Верий, находясь в здравии и трезвом уме, собрал вас неслучайно.
В зале повисло напряженное молчание. Начало интриговало.
— Видите ли, мой господин решил, что ближе вас у него никого нет. Как вы знаете, господин не оставил наследников, и родственники его ушли из жизни очень и очень давно…
Никто так и не посмел его оборвать. И подобная ситуация старика исключительно забавляла.
— И он решил, что все свое наследство передаст кому-то из вас…
— Кому? — подскочил, звякнув цепью на шее, Луций. — Кому, старик?!
— Муж мой! — одернула его Сивилла. Квинт сел и подпер подбородок кулаком. Болли продолжал:
— Так вот. Свенд решил сделать из дележа, как бы это правильнее выразиться, соревнование. В доме, заверяю, не на морозе, спрятан сундук, в котором лежит письмо, адресованное наследнику. Кто первым найдет его — получает все!
Воцарилось еще более густое молчание. Арнбьёрн сел на лавку и, искусно подавляя очередную порцию смеха, в этот раз, правда, мрачного и почти безумного, отпил вина.

Отредактировано Arnbjorn (2014-06-06 11:37:04)