1. Имя персонажа
Цицерон/Cicero.

2. Раса и пол:
Имперец/мужской.

3. Возраст, дата рождения, знак:
41 год. 4Э160 12  число Месяца Второго зерна. Тень.

4. Внешность:
     • рост/вес: 164/56
     • цвет глаз: карий
     • цвет волос: рыжий
Едва ли можно назвать внешность этого мужчины приятной. Резкие черты лица, острый подбородок, слишком длинный нос, брови навзлет, испещренное возрастными и мимическими морщинами лицо, неприятное и даже отторгающее на первый взгляд, и на второй, и на двадцатый, увенчаное густой копной ярко-рыжих волос. Слишком чувствительная, бледная кожа, остро реагирующая на скайримский мороз ярким румянцем, что создается впечатление, будто шут использует грим, и очень быстро обгорающая под ласковыми лучами сиродиильского солнца. Тонкие, зачастую обветренные, губы искривлены глумливой, неприятной усмешкой практически всегда и вне зависимости от обстоятельств. Первое впечатление от этого человека усугубляют его манера говорить - истерично, высоко, с явной насмешкой над всем происходящим; выразительный взгляд его глубоких карих, с золотистыми искорками безумия, глаз, с темными кругами под ними, свидетельствующими о бессоннице и плохом питании своего обладателя; манера держать себя - развязная, порой даже слишком; потрепанный шутовской костюм, с кривыми латками и неумелыми заплатами, без обязательных атрибутов обычных шутов - бубенцов и колокольчиков. Как ни странно, но имперец следит за своей внешностью: впалые щеки всегда гладко выбриты, ногти аккуратно подстрижены, одежды чистые, волосы расчесаны, но обаяния это ему, увы, не придает.
Цицерон неплохо сложен. Достаточно  широкие плечи, покрытые россыпью веснушек, крепкие руки, плоский живот, сильные ноги, узловатые кисти рук с тонкими длинными пальцами, однако, мужчина зачастую сильно сутулится, что не только убавляет роста, и без того небольшого, но и убивает всякий намек на привлекательность. Движения его особой грацией и пластикой не отличаются, но и наоборот, имеют налет неуклюжести. Слишком активная жестикуляция, широкий размах рук зачастую влекут за собой мелкие разрушения. Но вопреки этому, шут ступает мягко, легко, по-кошачьи бесшумно.
Глядя на этого маленького человечка невозможно даже мысли допустить, что этот нелепый паяц является профессиональным, очень опытным наемным убийцей.
Однако если ситуация требует серьезности, Цицерон преображается практически до неузнаваемости. Вся его расхлябанность и неуклюжесть в движениях сводится к нулю, уступая место молниеносной реакции, скорости, ловкости, сосредоточенности, пластике и даже некой грации.

5. Навыки:
     • навык уровня "Мастер": Скрытность.
     • 2 навыка уровня "Эксперт": Одноручное оружие. Взлом.
     • 2 навыка уровня "Адепт" и ниже: Стрельба(адепт), Красноречие (новичок).
     Неплохо держится в седле. Отлично владеет собственным телом, что делает из него хорошего акробата. Неплохо поет и танцует. Так же являет собой неплохого актера. Умеет шить, но крайне плохо. Вполне себе съедобно готовит. Быстро читает и обладает твердым почерком.

6. Биография:
Сиродиил. Сверкающее сердце Нирна. Провинция славящаяся своим мягким климатом и превосходным вином. Родина многих выдающихся политиков, магов, деятелей искусства и скромного маленького человечка по имени Цицерон Терций.
Рождение третьего ребенка в семье владельцев небольшой фермы в районе Золотого Берега стало для родителей - стареющего Клавдия и моложавой Корнелии, настоящей неожиданностью. Все дело в том, что мальчик появился на свет на два месяца раньше положенного срока, и погиб бы наверняка, но его чудом удалось выходить. К счастью ли? Семья Терций жила не богато, даже не смотря на наличие собственного хозяйства. Денег не хватало на то, чтобы нанять батраков, поэтому на поле работали сами - Клавдий, Корнелия и два восьмилетних близнеца Сергиус и Тертуллиан. А какой толк от болезного недоноска, который мало того, что кушать просит, да еще и в специальном уходе нуждается, что и денежку отнимает, и время, которое, как известно, лишним у земледельцев не бывает? Правильно, никакого. По этим причинам отец своего младшего отпрыска не любил, мать жалела, старшие насмехались, окрестив его обидным до слез прозвищем "недоносок", с легкой руки Клавдия разумеется.
Время шло. Мальчик рос. И вот уже вскоре и от этого хилого и болезного ребенка нашелся прок. Родители сумели направить детские шалости в нужное им русло, и маленький Цицерон играя работал или работая играл, словно Имга, ловко и шустро карабкался на плодовые деревья за спелыми и сочными плодами. И срывался не раз, и царапался, бывало очень сильно, однажды чуть глаза не лишился. Мать жалела. Отец нет, считая, что только труд способен сделать из болезного хлюпика настоящего мужчину, ну или хотя бы подобие его. Весной мальчик помогал засевать землю, летом выпалывал сорняки, неизменно к вечеру сваливаясь с горячкой и полыхающей огнем, обгорелой спиной, осенью лазил по деревьям за зрелыми яблоками.
Когда маленькому Цицерону исполнилось семь лет, у него произошло первое знакомство с любовью всей его жизни - с книгами. Корнелия снова забеременела, и поминая прошлые тяжелые роды, наотрез отказалась рисковать жизнью будущего ребенка и перестала утруждать себя тяжелой физической работой, полностью посвятив себя домашним хлопотам и уходу за младшим, который то с сильным кашлем сляжет, то ногу вывихнет, то головой ударится. Воистину, это были самые счастливые месяцы в жизни мальчика. Окутанный материнской лаской и заботой, разучивая буквы, практически без издевок старших братьев, проводивших дни на поле вместе с отцом, а вечера с девками с соседних ферм, Цицерон был на седьмом небе от счастья. Хоть Девять и обделили его здоровьем и привлекательной внешностью, но наградили это тщедушное тело ясным разумом, жадным до знаний. Читать он обучился довольно быстро, жаль, что книг в доме столько, что по пальцам одной руки пересчитать. Стоит ли говорить, что работа ума была куда привлекательнее для него, нежели фермерский труд?
В Месяц Огня Очага Корнелия разродилась ровно в срок. Девочка, которую окрестили Алессией, родилась здоровой, а вот роженица слегла. Спустя неделю она отправилась к праотцам. Это было большим потрясением для всех, а в особенности для младшего сына, боготворившего свою родительницу.
Прошел год и Клавдий женился снова. В этом браке не было совершенно не было любви, только лишь прагматичный расчет. Дому не хватало женской руки. Ида была неплохой женщиной, работящей, хозяйственной, но казалось, будто бы ей были чужды простые человеческие чувства. Было в ней что-то такое, что роднило ее с ледяной глыбой. Отношения у Цицерона с мачехой не складывались. Мало того, что он все так же остро воспринимал смерть матери, так он еще начал отлынивать от работы, прячась где-нибудь в укромном уголке с затертой до книгой, за что и был неоднократно бит.
А потом пришла война. Сказать по чести, на благосостоянии семьи это практически не отразилось. Расчетливый Клавдий достаточно быстро смекнул, что нет особой разницы, какой из сторон поставлять продовольствие. Сергиус и Тертуллиан записались добровольцами в армию, чтобы "истреблять остроухую скверну" и дальнейшая их судьба неизвестна. Что касается Цицерона, то с уходом из отчего дома двух рослых работников, дел ему прибавилось. И не смотрели отец с мачехой на то, что он всего-лишь десятилетний мальчишка и что недостает ему ни силы, ни выносливости, ни здоровья. Ни лихорадка, ни кашель, ни до волдырей обгоревшая спина освобождением от труда не служили. Каждый вечер мальчик надеялся, что мамочка заберет его к себе и избавит от мучений, но каждое утро он снова вставал и выходил в поле, проклиная все на свете. За то время, пока длился весь этот кошмар, Цицерон не только не отдал Богам душу, но и несколько окреп телом.
Спустя год после окончания Великой Войны, шестнадцатилетний юноша решился покинуть родительский дом. Он яростно не желал себе отцовской судьбы, не хотел горбатиться до конца своей жизни, проча себе выдающееся будущее ученого. К тому же на этой ферме его ничего не держало, кроме маленькой сестренки, которая была единственным человеком относящимся к нему с нежностью и любовью. Однако даже эти теплые чувства жгучего желания умерить не смогли.
Собрав свои нехитрые пожитки, неказистый паренек ушел прочь из дома, даже не попрощавшись и записки не оставив, и направился прямиком в Анвил, чтобы осуществить свою мечту и примкнуть к местному конклаву Синода. Но там его ждало разочарование. Ученых мужей ничем не заинтересовал юноша в видавшей виды одежонке и с тощим мешком за худыми плечами, напрочь обделенный магическим даром, да и без гроша за душой. Однако он был так настойчив, что ему позволили остаться в качестве прислужника. Цицерон был даже этому несказанно рад, сеть впоследствии он мог доказать, что достоин занять более высокое положение в иерархии гильдии. Но главным было то, что теперь он имел доступ к обширной библиотеке коллегии, где он мог наконец уталить свою жажду знаний.
Два года прошли относительно спокойно. Юный Терций исправно выполнял свою работу - следил за чистотой и сохранностью библиотечных книг, в неделю два раза протирая со стеллажей пыль, натирал воском полы, резал пергамент для свитков, оттачивал перья, следил за чернильницами, но не стал ближе к признанию ни на шаг. В свободное время он с упоением читал и терпел нападки небольшой группы студентов, которые постоянно насмехались над неказистым рыжеволосым коротышкой, усердно старался выучить хотя бы одно простенькое заклинание света свечи, но тщетно. Однажды пытался даже наладить отношения с одной надменной девицей, но был жестоко высмеян. Но вся жизнь Цицерона перевернулась с ног на голову, когда в его руки попала одна очень занимательная книга - "Огонь и Тьма: Братство смерти". Повествование о таинственном ордене наемных убийц, связанных друг с другом куда крепче, нежели кровным родством, связанных таинством смерти, настолько сильно впечатлило молодого имперца, что он позабыл обо всем на свете и начал запойно читать все книги, в которых хоть словом поминалось Темное Братство, Мать Ночи, Ситис.
Вскоре Цицерон практически наизусть знал такие книги, как "Братья Тьмы", "Бравил: Дитя Нибена", "Детский Анунад", "До начала эпохи людей", "Мономиф", "Неопровержимый свидетель", "Истинная история Матери Ночи", "Почитатель красной кухни", "Правда о Матери Ночи" и даже такие редкие и запрещенные книги, как "Ситис" и "Поцелуй, милосердная матушка". Он перестал грезить о теплом местечке в Синоде, горячо мечтая теперь стать членом таинственной, в какой-то мере мистической гильдии наемных убийц. Беда заключалась в том, что беззлобный от природы, тихий и скромный юноша вряд ли бы смог забрать хоть чью-то жизнь.
Но даже вопреки этому, Цицерон решился обучаться обращению одноручным оружием, надеясь, что стальная прохлада в руке сможет придать ему уверенности в себе. Все гроши, что получал он, бережно откладывались на занятия с мастером, поскольку даже масса прочитанных книг, хоть и дала общее представление о воинской науке, но обучить, а тем более показать была не в силах. Пары занятий хватило, чтобы паренек познал самые азы и мог уже самостоятельно тренироваться, представляя вместо тренировочного манекена своих обидчиков. Без порезов, конечно, не обходилось, но и это стремлений не убавило. Зато привнесло идею, с которой он и пошел по жизни - если Терций когда-нибудь и станет наемным убийцей, то он будет убивать быстро, чисто и по возможности безболезненно.
Когда новоприобретенный навык достиг удовлетворительного уровня, Цицерон решил испытать себя на деле, но из этого ничего не вышло. Минут десять он каменным изваянием стоял над постелью своей спящей жертвы, сжимая во вспотевшей ладони железный кинжал, но так и не смог нанести удара, а в итоге и вовсе сбежал, до икоты напуганный сонным движением молодого бретона. Таких попыток еще было немало, и все они неизменно заканчивались постыдным бегством. Так бы продолжалось ровно до тех пор, пока перед рыжеволосым имперцем не замаячили бы новые горизонты, которые он обязательно вознамерился покорить, но помог случай.
Нападки на Цицерона были постоянными. Над ним оскорбительно грубо подшучивали, над ним смеялись, но в этот раз шутники зашли слишком далеко. Был ли то каприз избалованных деньгами и ощущением собственной безнаказанности юношей или просто хмель затуманивал головы, но когда прислужка заканчивал свой день привычной нарезкой пергамента, к нему снова пристали. В этот раз двое молодых людей явно не собирались ограничиваться простой словесной перепалкой. Сначала были слова, которые Терций стоически терпел, потом его начали толкать, наверняка ожидая сопротивления с его стороны. Он пытался вырваться и убежать, но подскользнулся на натертом до блеска полу, нелепо взмахнул руками и полоснул по горлу одного из обидчиков острым ножом для резки пергамента, который до сих пор крепко сжимал в руке. Цицерон тупо уставился на содрогающееся тело этого самодовольного бретона, на темную кровь, лужицей растекающуюся по полу и... испытывал невероятное наслаждение. Первым оправился от потрясения беловолосый данмер, угрожающим возгласом возвращая к реальности и прислужку, а между его пальцев уже плясали фиолетовые молнии. Но имперец оказался быстрее. С ловкостью, которой сам от себя не ожидал, он прыгнул на мага, сбил того с ног и полоснул ножом по лицу. Эйфория охватила юношу и он с упоением кромсал ножом то, что еще несколько минут назад было его мучителем, восседая на нем сверху и ощущая, как летят горячие брызги на его лицо. А потом он опомнился. Чуть позже испугался расправы. А уже через десять минут поспешно собирал свои вещи, чтобы поскорее отсюда скрыться.
Цицерон бежал, будто загнанный зверь, опасаясь преследования. Избегал населенных пунктов, ночами бежал, а днями отсиживался в пещерах или руинах, опасаясь уходить вглубь. Но его все-таки нашли. Грязного, истощавшего, оборванного, забившегося в узкий закуток одной из пещер. Нашли и ободрили. Нашли и пообещали, что больше не будет страха, стоит лишь только еще раз пустить в ход свое оружие.
Старый рыбак, любитель заложить за ворот, был слишком легкой жертвой. Он умирал тихо, во сне, наверняка, не понимая, что отправляется в Пустоту. А вместе с ним умирал сын простых фермеров Цицерон Терций и рождался темный ребенок Нечестивой Матроны Цицерон.
Последующие три года в новой семье, настоящей Семье можно назвать периодом наработки навыков, вынесенных из прошлой жизни и приобретением новых. Привыкший за время работы в библиотеке Синода передвигаться бесшумно, дабы не отвлекать ученых мужей от напряженной работы, парень в один из первых контрактов понял, что ассасину этот навык очень полезен, впрочем как и вору. Сначала ему нравилось влезать в окна домов, тихо делать свою работу и так же тихо выбираться, но потом сестра Ма'Ссара рассказала ему о лицедействе, и попробовав раз втереться в доверие, Цицерон стал использовать и эту хитрость. Братья и Сестры живо интересовались успехами новичка и помогали ему, как могли, советами ли, тренировками. А потом убежище в Бруме пало...
Имперец был единственным выжившим, поскольку в момент разгрома был на контракте и не видел всего этого ужаса. Так он и попал в Убежище Чейдинхола, где его приняли со всей теплотой и радушием. Последующие два года прошли относительно спокойно. Цицерон продолжал выполнять контракты, которых становилось все меньше и меньше, не всегда гладко, но исправно, пока для Братства не настали темные, как сама Пустота, времена вместе с разрушением склепа Матери и гибелью Слышащей...
Саркофаг с телом неизменной главы Темного Братства был доставлен в последнее сиродиильское убежище, а спустя два месяца тишины преданный всем сердцем своей Семье рыжеволосый ассасин был выбран Хранителем иссохшей мумии. Это была великая честь для Цицерона, но в то же время и большая печаль, ведь это означало, что он больше никогда не сможет забирать чужие жизни. Однако Раша благосклонно отправил новоявленного Хранителя на последний контракт, прежде чем назначение вступит в силу. Жертвой оказался в усмерть пьяный шут, который неизвестно каким чудом все еще мог держаться на ногах и реагировать на происходящее. Когда он увидел блестящее лезвие кинжала, в заплывших глазах вспыхнул животный страх, но потом, поняв, что гибель неизбежна, разразился громким хохотом. Он смеялся смерти в лицо, пока не захлебнулся собственной кровью.
Имперец быстро освоился с обязанностями Хранителя, но с каждым днем его печаль становилась все глубже, параллельно ситуации в самом Братстве. Мать не избирала Слышащего. Мать не хотела говорить со своим верным Хранителем, видимо, считая его недостойным. В сердцах темных братьев больше не было надежды. А внутри самого Цицерона медленно расползалась тишина. Вскоре Раша объявил себя Слышащим, но его обман раскрылся быстро, в тот самый момент, когда глава убежища не смог назвать связующих слов. Возможно, им двигали только благие побуждения вновь поселить в кругу Семьи искру надежды, но имперец воспринял это как предательство. Поэтому он подговорил Гарнага, что было не очень уж и сложно, и убил каджита руками своего темного брата.
Больше не было уведомителя. Больше не было контрактов. Осколки былого устрашающего величия Братства медленно догнивали в стенах чейдинхольского убежища, постепенно теряя разум. Каждый сходил с ума по своему. У Цицерона появился Хохот - голос пьяницы-шута из Бездны. У Понтия была отчужденность. И только один Гарнаг внешне выглядел уравновешенным. Первым не выдержал Понтий, он больше не мог находиться среди этих стен, давящих на него и ушел. Ушел навстречу своей гибели.
Потом ушел и Гарнаг. Сначала Цицерон ждал и надеялся на его возвращение, но спустя три месяца надежда угасла окончательно. Хранитель остался один на один с безмолвным телом Матери Ночи. Навязчивое жгучее желание услышать Ее вместе с гулкой тишиной, нависшей над опустевшим убежищем, больно били по психике, заставляя несчастного имперца петь, танцевать и хохотать-хохотать-хохотать, чтобы не свихнуться окончательно. Он все чаще вспоминал свою последнюю жертву, с каждым разом все глубже проникаясь к нему уважением, ведь когда выхода уже нет, единственное что остается, так это хохотать в лицо всем напастям. И действительно, от этого становится легче, уходят страх, боль и одиночество.
Тело Матери было в сохранности, Хранитель был жив, последнее убежище в холодном Скайриме еще держалось, а значит и была надежда на возрождение былых традиций, была надежда найти нового Слышащего. Цицерон писал письма главе последнего убежища, а когда получил ответ с приглашением, то не медля ни минуты, собрал все необходимое и с первым кораблем увез Матушку навстречу ее темным детям, заблудившимся без ее опеки. Однако в дороге, которую Хранитель переносил крайне тяжело, планы его изменились. Он решил без помощи Астрид возродить Братство в древнем, давно забытом убежище на побережье Моря Призраков, пароль от которого он нашел в одном из древних писем.
В Данстаре Цицерон прожил с Матерью еще несколько месяцев, но гнетущее одиночество, невозможность надолго оставить Матушку одну, чтобы привлечь новых членов в Братство, и огромный ледяной тролль вынудили его таки вернуться к изначальному плану и отправиться в леса Фолкрита на встречу с надеждой.

7. Деятельность:
Хранитель Матери Ночи. Ассасин Темного Братства в прошлом.

8. Характер:
Чего можно ожидать от безумца? Всего. Ведь совершенно неизвестно, что может прийти в его голову в следующую минуту. Цицерон, хоть и являет собой классический пример сумасшедшего, на самом деле не так непросто прост. Действительно, годы изоляции, невозможность выполнения контрактов и молчание Нечестивой Матроны наложили свой отпечаток на психику этого человека, однако, он не настолько безумен, как кажется. Поступки его не лишены логики, заведомо обдуманы, четки. Речь грамотная, напрочь лишенная полоумного бреда, хоть и отличается манерой, присущей представителям зверорас, говорить о себе и собеседнике в третьем лице, да изобилующая не всегда уместными шуточками.
Цицерон начитан. Цицерон умен. Поэтому он и скрывает истинного себя под личиной безумия. И у него настолько хорошо получилось вжиться в образ, что порой даже он сам не может с уверенностью сказать, кому принадлежит та или иная мысль или брошенная фраза - Цицерону-человеку или Цицерону-шуту.
Скромен и зачастую неуверен в себе, хоть и прячет умело это под напускной гротескностью, эксцентричностью и сумасбродством. Да и продолжительное одиночество и жажда общения, подмели под себя эти его особенности, делая из имперца довольно навязчивого типа. С безумца какой спрос? Робеет перед женщинами, поминая единственный неудачный опыт в далекой юности, но так же не демонстрирует этого. По своей сути, Хранитель достаточно безобидный, и даже беззлобный, человек в виду своих врожденных качеств, некоей мудрости, опыту и благоразумию, но горе тому, кто осмелится посягнуть на честь Матери Ночи. Всем сердцем предан Братству, своим принципам и идеалам, которые вертятся вокруг Пяти Догматов. С огромной ответственностью и скурпулезностью подходит к своим обязанностям Хранителя, а так же к выполнению редких заданий и просьб. Очень трепетно относится к своему внешнему виду, нет, ему совершенно безразлично, каким он выглядит в глазах окружающих, первостепенна Мать. Никогда не посмеет приблизиться к ней в грязной, источающей неприятный запах одежде, со следами грязи на руках и лице, чтобы не осквернить ее мощи. По этой же причине он никогда и ни при каких обстоятельствах не полезет в воду, хоть и умеет плавать. Он потратит день, а если нужно и два, на поиски переправы, но никогда не пойдет преодолевать вплавь даже узкую речушку, даже носка сапога не замочит. Любит читать. Очень любит читать. До ужаса боится одиночества, что готов даже через себя переступать, чтобы не быть одиноким. К братьям и сестрам относится со всей теплотой, на которую способен, готов помогать им словом или делом совершенно бескорыстно. До сих пор лелеет слабую надежду на то, что Мать когда-нибудь с ним заговорит. Но если избран будет не он, то с огромной радостью примет любое ее решение.

9. Имущество:
Забытое убежище близ Данстара, пароль от которого известен только ему одному.
Кобыла по кличке Земляничка.
Телега, требующая ремонта.
Потертый комплект шутовской одежды из бархата, не стесняющий движений, вполне себе удобный, да еще и без бубенцов, что позволяет его носителю двигаться бесшумно - в количестве двух штук.
Льняная рубаха, штаны того же материала - запасной комплект одежды для сна.
Меховой плащ - прекрасная защита от лютых холодов Скайрима.
Эбонитовый кинжал.
Сладкий рулет.
Две морковки.
Личные дневники в количестве пяти штук.
Писчие принадлежности - перо, чернила, бумага.
Инструменты для бальзамирования.
Масла.
Благовония.
Потертый томик с древними молитвами и заклинаниями для освящения тела Матери.
Бритвенные принадлежности.
Гребень.
Заплечный мешок.
Кусок мыла.
Веревка.
Кремень и огниво.
Фляга с водой.

10. Интересные факты:
Страдает морской болезнью.
Не переносит спиртное. Одного маленького глотка достаточно, чтобы впасть в состояние сильного опьянения, утратить координацию движений, самоконтроль и возможность членораздельно говорить, да еще и пятнами красными покрыться.
Девственник.

11. Пробный пост:

Последний контракт.

Отгорел закат. Багряное солнце тяжело опустилось за линию горизонта, по самой кромке которого все еще играли кровавые сполохи, а на небесную арену уже вальяжно выходил гигант Массер в сопровождении светлоликой Секунды. Этот вечер был на удивление тих, только где-то вдали мерно постукивал молот засидевшегося за работой кузнеца, да лай собак. Ллейавин - обитель вечного лета, куда морозы добирались крайне редко, но похоже, что сегодняшний вечер был исключением. Отголоски зимы с севера провинции припорошили снегом улицы, еще зеленые деревья и крыши строений, загнав теплолюбивых горожан в дома, поближе к жарким каминам и горячительным напиткам.
Фигура, укрытая от случайных глаз плотным меховым плащом бесшумно отделилась от укрытой тенью стены и юркнула за угол противоположного дома, где вскоре чуть слышно скрипнули плохо смазанные створки подвального оконца, но вряд ли этот тихий звук, отчасти приглушенный протяжным собачьим воем, сумел привлечь хоть чье-то внимание.
Цицерон ждал, плечом оперевшись о холодную шершавую стену, когда стихнет возня там наверху, когда прекратятся эти приглушенные стоны, свидетельствующие не о страшных мучениях, но о нпбывалом, неизведанном наслаждении. Терпения молодому мужчине было не занимать. Он мог бы простоять так целую ночь, выжидая пока девица не покинет этого, насквозь пропитанного запахом алкоголя и едкого пота, дома. Спешить было некуда, но почему же его так и разбирало желание отправить к Отцу Ужаса не только старого выпивоху и сластолюбца, но и его молодую любовницу? Уж не потому ли, что за двадцать семь лет жизни ему так и не удалось познать женщины? Цицерон тряхнул головой, силясь отогнать неуместные и мерзкие мыслишки, и попытался сосредоточиться на контракте. На его последнем контракте, который он не мог провалить. Просто не имел права. Пусть эта дань Ситису не изменит ничего, но после нее изменится вся жизнь рыжеволосого ассасина.
Звуки наверху затихли, и имперец с замиранием сердца принялся вслушиваться в нависшую тишину. Хлопнет ли дверь? Минуты тянулись неимоверно долго, и казалось, будто бы прошла целая вечность, прежде чем его слуха коснулся звонкий шлепок, сопровождаемый игривым смехом, и скрип несмазанных дверных петель. Дом снова погрузился в тишину. Цицерон выждал для верности еще несколько минут, желая окончательно убедиться, что кроме него и его жертвы здесь больше никого нет. И тишина дала ему ответ.

Полнотелый, немолодой мужчина с белой, выхоленной кожей полулежал в кресле у камина, сжимая в толстых пальцах бутылку сиродиильского бренди, и отрешенно смотрел в очаг. На его дряблой груди сверкали капельки пота, вбирая в себя отблески огня. Казалось, ему совершенно нет никакого дела до незваного гостя, застывшего в дверях подвала.
Цицерон сделал осторожный шаг в сторону мужчины, но наткнулся на бычий взгляд и единственное грубое слово "Проваливай". В других обстоятельствах ассасин не стал бы церемониться и уже давно перерезал бы глотку этому человеку, как делал это всегда - быстро и технично, но сегодня он позволить себе этого не мог. Ему хотелось навсегда запомнить свой последний контракт во всех подробностях, максимально растянуть удовольствие, проникнуться этим убийством и досыто напитать свой кинжал кровью. В последний раз.
- Время пришло, шут, - бесстрастно проговорил Цицерон, с тихим шелестом извлекая верный клинок из ножен, - Теперь ты будешь танцевать в Пустоте, - ой как не любил он всех этих пафосных речей, предпочитая выполнять свою работу молча, но сегодня он испытал жгучую необходимость сказать что-нибудь эдакое. В первый и в последний раз.
Казалось, взгляд мужчины обрел ясность и понимание всей ситуации, но потом он резко запрокинул голову и истерично расхохотался, чем немало озадачил опытного ассасина.
- Сейчас ты умрешь, - повысив голос повторил имперец свою угрозу более доступными словами, стараясь донести до этого краснощекого толстячка во хмелю осознание происходящего. Как ни странно, но это подействовало. Хохот оборвался.
Похоже, теперь шут в полной мере осознал, что этот маленький нелепый человечек говорит совершенно серьезно. В заплывших грязно-голубых глазах старого выпивохи загорелся неподдельный, животный ужас. Бутылка выскользнула из вспотевшей ладони и звоном битого стекла поприветствовала пол. Сам же шут медленно сполз с кресла, и обливаясь холодным потом, кинулся в ноги Цицерона, протирая на коленях двухцветные штаны.
- О, молю! Всеми богами заклинаю, пощади! - жалобно запричитал мужчина, сотрясаясь мелкой дрожью, - Я безобидный шут. Я никому ничего плохого не сделал, - оправдывался он, а после и вовсе скатился на нечленораздельный плачуще-истеричный лепет. А Цицерон, словно завороженный наблюдал за ним, стараясь не упустить из виду ни одной детали.
Шут поднял взгляд на имперца и встретился с ним взглядом. Несколько мгновений длился этот безмолвный контакт между убийцей и его жертвой, но этого было достаточно, чтобы немолодой мужчина все понял. Понял, смирился и снова расхохотался, шатко поднимаясь с колен. Он смеялся будто ненормальный, будто мог своим смехом отвести от себя неминуемую гибель, будто мог насмехаться над своей судьбой. Он смеялся смерти в лицо, громко, высоко, во все горло, пока отточнный взмах кинжала не превратил хохот в мерзкое бульканье. А шут продолжал безумно сотрясаться всем телом, будто бы его перерезанное горло могло и дальше извергать из себя что-то кроме хрипов и брызгов крови.
Мужчина вскоре рухнул на пол и затих навсегда, а Цицерон еще некоторое время постоял над телом, любуясь плодом своих трудов, а в голове его эхом отдавался хохот. Хохот, в котором через несколько месяцев он и сам увидит спасение.

Отредактировано Cicero (2014-01-03 06:47:05)