Лицо Артура было таким же хмурым, как небо у него над головой. Даже его наглая усмешка не смогла себе найти места в тот день. Конечно, как и любой воин, Блэйк получал определенное удовольствие от убийства, но сегодня ему было не до радости. Не в тот день, когда тысячи сложат свои головы, защищая свой дом. Причем каждая из сторон была уверена, что это они являются защитниками своей родины и сражаются за правое дело. По мнению Артура, обе стороны делали только хуже. Война истощала страну и делала ее более уязвимой перед растущей Талморской угрозой. Неужели Ульфрик, вышедший против Империи этого не понимал? Хотя он, кажется, обещал своим последователям разобраться с угрозой Талмора.
«Обученные имперские легионы не смогли, а он с кучкой крестьян сможет. Высокомерный ублюдок пудрит доверчивым людям мозги, стремясь усадить свою задницу на трон» - после убийства Торуга Ульфриком, ненависть к Медведю в сердце Блэйка только возросла. По ночам ему снился Виндхельм в огне. Легион прорывался через толстые каменные стены, захватывая улицу за улицей. И вот, наконец, воины достигали Королевского дворца Исграмора. Артур пробегал мимо сражающихся на ступенях и врывался в тронный зал, где и сталкивался с лидером повстанцев. Медведь был силен, но слишком медлен. Он не гнушался кричать как в тот злополучный день, и от этого крика дрожали стены. Когда Артуру начинало казаться, что он побеждает, Медведь внезапно делал подсечку и сбивал тана с ног. Затем мятежник склонялся над ним и открывал рот, извергая смертельный крик, после чего Артур просыпался в холодном поту. Иногда же бывало наоборот, и Ульфрик погибал от его руки. Сбудется ли что-то из этого и когда это произойдет – одному Талосу было известно.
Вот впереди показалось войско мятежников. Их было ничуть не меньше чем легионеров, но они были совершенно иными людьми. За годы службы Артур часто сталкивался с таким типом. Они были тупыми рубаками, беспрекословно выполняющими приказы командиров. Дай таким победу – они сметут все на своем пути, сжигая дома и города, насилуя женщин и убивая детей, чтобы новое поколение не смогло отомстить. Затем, кровавой бурей пройдя по стране, они вернутся на насиженное место, оставив за спиной кучу трупов и бастардов, и будут считать себя героями. Нет, их нужно остановить.
От размышлений Артура отвлек робкий голос новобранца, стоящего справа от него. С таким настроением и трясущимися поджилками тот уже был мертвецом, хотя еще дышал. Выслушав ответ его соседа, судя по виду, это был более опытный боец, Артур решил вставить свое слово:
- А еще лучше подумай о том, что случится с ней, если мы проиграем. Ее найдут мятежники и изнасилуют. И не только ее, но и твою мать, сестру и любую женщину. А твоему братику размозжат голову о стену. Подумай об этих последствиях и сделай все, чтобы они не победили сегодня.
По привычке наклонив голову вправо, пока не послышался хруст, а затем влево, Блэйк недовольно повертел в руке копье, которое терпеть не мог. Он признавал только меч. Легкий и изящный, в умелых руках он приносил мимолетную смерть и вселял страх в сердца врагов. А этот щит? Имперский, грубо сколоченный их досок и обитый сталью, он ни на что не годился. Хорошо, хоть не заставили надеть имперскую броню, а позволили оставить свою.
Вот Туллий обратился со своей речью к воинам. Артур слушал генерала в полуха, ведь речи предназначены для поднятия боевого духа бойцам? Зачем его поднимать тому, кто уже настроен убивать? Да тут и настраиваться особо не надо – либо ты, либо тебя. Таков закон войны. Правда, тебя могут отравить или убить во сне. И это будет бесчестной смертью. Барды воспоют лишь твою славную смерть в битве, а не то, как тебя травили.
Вот, наконец, протрубили в рог и столь ненавистное ожидание закончилось. Строй легионеров дрогнул и двинулся вперед, маршем выбивая ритм. От звука рогов и равномерного топота ног Артур воодушевился и на мгновение почувствовал все величие этого момента. Мятежники приготовились осыпать имперское войско градом стрел, но Туллий, как и любой опытный полководец на его месте, вовремя приказал построиться черепахой. Щиты защитили воинов от сотен стрел, осыпавшихся на них с неба. Это и было главной ошибкой мятежников – они дали имперцам немного времени для короткого марш-броска. Перейдя на бег, многие начали кричать, это придавало им отваги, а врагов запугивало. Артур бежал молча и лишь в мыслях повторял клятву легионера. «Честью своей клянусь верно и беззаветно служить Императору, Титу Миду Второму…» Он перехватил копье поудобней, приподнял щит. "... и беспрекословно повиноваться офицерам его великой Империи.» Легионеры налетели на строй мятежников и началась великая давка. Артур почувствовал как его ноги, упертые в землю слегка отодвинулись назад. Такое упорство противника ему не понравилось и он ткнул копьем в просвет между щитами. «Если же я не исполню свой долг, да постигнет меня справедливый суд командиров и суровое возмездие товарищей.» Нахмурившись, Блэйк выдернул копье обратно и тут же попытался отправить в Совнгард еще одного мятежника, но тот вовремя подставил щит. Пришлось резко изменить направление удара и проткнуть ногу противника. Времени выдергивать копье не было, со всех сторон давили воины, поэтому пришлось достать меч. Последние слова клятвы сорвались с его уст громогласным криком:
- Да здравствует император! Да здравствует Империя!

Солдаты – пешки в играх королей. Солдат – это мясо для войны, грубая сила, отчаянность и слепая вера в единой оболочке, существо, которое можно швырнуть в пекло, а после наблюдать с практически ледяным равнодушием, как смерть душит его, сминает и съедает, не выпуская ни на миг из своих цепких когтей. О рядовом воине не станут слагать легенды, а его терзаемые всеми ветрами кости, возможно, так и останутся лежать на сером пепле поля, где он принял бой. Такая судьба - приговор не только себе, но и своей душе, которая, возможно, не увидит желанного Совнгарда, потому что его попросту не существует.
В солдаты идут по многим причинам, затрагивающим как бытовую нехватку денег, так и героические аспекты вроде ярого желания служить своей стране или биться за бога, невзирая на то, что он в своем всемогуществе ни разу не осветил жизненный путь верующего. Мораг не попадала ни под одну из таких категорий. Ее вела месть, банальная и оттого еще более смертоносная для имперцев, из-за шальных стрел которых была убита ее семья. Неверно было бы говорить, что за долгие месяцы боль от потери близких все так же сильно тяготила ее, но в душе остался рубец, кровоточащий от воспоминаний, когда Мораг позволяла им нахлынуть. Враги, появляющиеся в поле зрения, сейчас действовали на нее как красная тряпка на быка и по этой причине, и потому что за время, проведенное в качестве солдата, она распробовала вкус побед, и ей просто… понравилось убивать. Приток какой-то особой силы чувствовался всякий раз, когда жизнь врага находилась в ее руках, сила эта стала единственным, поддерживающим огонь в ней самой. Но как долго это может продолжаться?
Сейчас, стоя рядом со своими назваными братьями и сестрами на краю возможного краха, Мораг была слишком сосредоточена, чтобы ощущать что-то, кроме концентрированного спокойствия, до странности напоминающего смирение осужденного. Хорошо, это достойно норда. Она, как и большинство Братьев Бури, видела в смерти освобождение, и подобное почти нечеловеческое бесстрашие перед лицом неведомого было истинной силой тех, кого называют мятежниками. Здесь требуется признание, что легионеры правильно окрестили их зверьми, только для повстанцев это было не полным презрения плевком в лицо, а признанием силы. Более того, многие из них специально подчеркивали сходство с животными, нося меха и шкуры, словно в насмешку над словами врага. Это было одновременно и запугиванием вылизанной до блеска имперской армии, промокавшей под хилым подобием дождя так долго, что Мораг стала опасаться, как бы железо их доспехов не заржавело. Нет никакого желания убивать тех, кто не может пошевелить конечностями.
Братьям Бури подобное в большей степени не угрожало. Помимо шкур, они предпочитали кожаные доспехи и ламеллярную броню, однако нередко встречались и те, кто носил доспех стальной или железный. Их вооружали, как могли, но поток людей был слишком большим, обмундирования хватало не на всех, как и дельного оружия, отчего в общей массе можно было заметить даже солдат, одетых, как крестьяне, вооруженные чем попало, которых не назовешь воинами при всем желании.  И все же Братьев Бури общим числом было больше, что уравновешивало шансы на победу над лучше экипированным противником. 
Что до самой Мораг, ей повезло выглядеть неплохо в хороших, почти новых доспехах, прошедших всего пару боев, и даже отхватить закрытый шлем. Мораг уже чувствовала, что присутствию последнего она скоро перестанет радоваться, так как шлем сильно давил на голову, а в прорезях для глаз обзор оставлял желать лучшего, однако нордка не спешила с ним расставаться, справедливо полагая, что с ним ее мозги останутся в голове подольше, а значит, она будет в состоянии забрать с собой в иной мир больше врагов.
В то время в стане противника сам Туллий решил толкнуть речь. Мораг со своего расстояния не могла услышать слов, но полагала, что он обязательно должен упомянуть о величии Империи, умолчав, что она настолько велика, что позволила Альдмерскому Доминиону поставить себя на колени и диктовать уничижающие условия. Просто смех. Мораг, верно, не смогла бы сдержать неуважительную улыбку, только речь их собственного командира была не лучше. Короче, правда, и экспрессивней, с громкими призывами защищать родину любой ценой и нелицеприятными высказываниями о враге и, конечно, все это прикрывалось священным именем Талоса, не интересовавшего Мораг вовсе. Она вздохнула, мысленно пожелав командиру заткнуться и начать бой, и эта немая просьба была услышана.
Обе армии начали почти одновременно. Будучи лучником, Мо выпал шанс открыть огонь одной из первых. Провожая взглядом свою стрелу, девушка в общем смертоносном дожде потеряла ее из виду, жаль, иначе ей предстояло с удовлетворением отметить, как та прошила горло одного не в меру болтливого имперца. Два следующих залпа с амплитудами в полминуты также достигли целей, на эти разы, увы, не смертельно. Мораг повезло не присутствовать в начале сражения в первых рядах, которые, схлестнувшись с сокрушительной силой, уничтожали друг друга больше не остриями мечей, а общей давкой. Повинуясь приказу, она отбросила лук, и, выхватив из-за пояса пару боевых топоров, отчаянно ринулась вперед в эту бойню, заменяя молитву на устах проклятиями.
А потом начался ад кромешный.